Дарья Фекленко: «Переходный возраст»
Актриса Дарья Фекленко — Марина Королева из сериала «Обручальное кольцо» и мама Даши из «Звоните ДиКаприо!» — пару месяцев назад завершила свою первую режиссерскую работу. Нынешний муж актрисы однажды сказал: «Я больше тебя не люблю», но через семнадцать лет судьба их свела снова. Теперь Дарья живет на два дома: в Европе машину подарил муж, в России актриса купила машину в кредит сама. Каково это — жить на два дома и что такое финансовая грамотность по-европейски, в эксклюзивном интервью для рубрики «Звездные истории».
— Считается, что актер всегда находится в ожидании, чего ждете вы?
— Сейчас — гастрольный тур с антрепризным спектаклем «Загадочный уикенд». А еще я оканчиваю в этом году Высшие курсы сценаристов и режиссеров при ВГИКе и недавно завершила работу над своим дипломным фильмом «Переходный возраст», и он отобран на кинофестиваль «Амурская осень». Мне хочется снимать кино, и я в ожидании, когда эта история станет реальностью.
— Работа актера и режиссера — это два совершенно разных занятия?
— Между ними колоссальная разница. Актеру нужен человек, который его постоянно направляет, который может придумать его роль и помочь в работе над образом. Режиссер должен любить артиста, чтобы раскрыть в нем новое, не загонять в рамки: ты — героиня, а ты — характерная. Но помимо этого режиссеру кино нужно научиться мыслить монтажно, а это — уже мастерство. Когда я снимала свое первое кино, на площадке были Алена Хмельницкая, Влад Котлярский и молодые ребята, и они от меня ждали конкретных режиссерских задач, мол: «Давай давай...»
— Давай найди наши сильные стороны?
— Расскажи, какими ты хочешь, чтобы мы были, расскажи нам нашу историю. Например, Елена Валюшкина — характерная актриса, но у нее несравненный драматический талант. Мне хотелось вытащить из нее внутреннее переживание.
— Вытащили?
— Мне кажется, да. Но покажет экран. Она говорит: «Ну рассказывай мне, какая я». Из текста следует, что она смешная, по-дурацки одета, она играет ранимого человека, которому сделали больно. И это при всех ее внешних проявлениях.
— А что, от внешности человека зависит, будем мы его жалеть или нет?
— Есть очень много людей внешне пафосных, но внутри ранимых. У нее — праздник, годовщина свадьбы. Мы придумали, что она будет в смешной шляпке — похожей на свадебную. И у нее хорошее настроение. А тут муж начинает произносить комплименты в адрес другой женщины.
— Да?!
— Да. Фильм идет всего двадцать минут. Мы сняли историю о том, что хорошо знаем. Так нас учат педагоги — снимать о том, что знаете. А про женскую судьбу мы кое-что знаем... (Смеется.) Муж просто и наивно посвятил стихи почему-то не своей жене, а матери своего зятя. И героиня Валюшкиной произносит: «У нас годовщина, а он стихи другой посвящает!» Получается, что она нарядилась, пришла, а ее обидели. Главную героиню играет Алена Хмельницкая. Кажется, что такая женщина не может быть одинока...
— А на ее внешности есть отпечаток одиночества?
— Она сыграла одиночество через кинематографические приемы. У актеров в кино есть разные приемы, в театре немножко по-другому. В театре мне еще пока не доводилось ставить, хотя я уже набралась наглости, чтобы сказать: «Я могу поставить спектакль».
— Обязана уточнить... А этого наглеца-мужа заставили пожалеть о содеянном?
— Нет, это же короткий метр. История плавно перешла в историю главной героини.
— А на вас как на актрисе ставили штамп?
— Конечно. Я пришла в Театр Моссовета после дипломного спектакля в Школе-студии МХАТ, и мне сразу дали роль. Я могла бы просто выйти на сцену и стоять — мне позволяла и внешность, и хорошо поставленный голос. Я могла быть героиней, но, видимо, у меня был страх и неуверенность в себе, и я стала придумывать актерские приемы. Я сыграла и Варю в «Вишневом саде», и Иветту Потье в «Мамаше Кураж». Впоследствии Павел Осипович Хомский (Павел Осипович Хомский — художественный руководитель театра. — Прим. ред.) говорил: «Мы брали вас как героиню. А вы оказались еще и характерной актрисой».
— А в чем разница между героиней и характерной актрисой?
— Как правило, характерные актрисы смешат и эпатируют... Прошли годы, у меня начались разные съемки. Меня сначала звали на роли каких-то задумчивых брошенных женщин, а потом я стала играть врачей-убийц, любовниц и авантюристок. Моя последняя роль — медиум в историческом сериале. Все меняется.
— Когда штамп сменился, в вашей жизни тоже что-то поменялось?
— Скорее, наоборот. Изменения шли от меня, это отражалось и на ролях. Сейчас я хожу коротко стриженная, я устала быть классической блондинкой. И от этого приходят другие роли, другой набор приемов, которыми я пользуюсь.
— А судьба ставит штамп на человеке?
— Вот уже тринадцать лет играю в спектакле «Свободная любовь» с Дмитрием Дюжевым. И там есть совпадение между тем, что я произношу в тексте, и тем, что было в моей биографии. Ловлю себя на мысли: а может, уже не надо это играть?
— Вы хотите освободиться от эмоций и воспоминаний, но роль возвращает в них?
— Да. Это как будто такой... немножко приговор. Как будто я не могу вырваться из замкнутого круга. Многие артисты говорят о том, что есть мистика в ролях, которые мы получаем. Иногда думаю:
«костюмчик этой роли я уже износила»...
Это пьеса о молодых людях: юноше с физическим недугом и девушке — с душевным. Я играю девушку, которая постоянно говорит, что хочет чувствовать себя свободной и ни к кому не привязанной.
— Если она так часто об этом говорит, значит, именно этого она и хочет...
— И она привязывается и в конце возвращается к этому слепому парню. В спектакле есть еще одна героиня — мать. Моему сыну уже двадцать пять, я уже прошла много разных уровней во взаимоотношениях с ним и понимаю, что сейчас правильней и интересней для меня играть мать. Но психологически сложно выйти из этого круга — перестать играть роль молодой, которая дает такое ощущение легкости. Я выхожу на сцену — веселая! Я все делаю классно! Я в джинсах! Я бегу куда-то, взлетаю по лестнице и думаю: «...Сейчас кто-нибудь посмотрит в Википедии мой год рождения и скажет: «Ой-ой-ой-ой-ой. А она все прыгает...» Но заканчивается спектакль: «Как же хорошо... Нет, не могу отказаться».
— Вы сейчас выглядите больше как жительница Европы. Это потому, что вы живете на два дома: в России и в Европе?
— Это история любви... У меня с моим нынешним мужем случился роман, когда мне было семнадцать лет, а ему двадцать один. Я поступила в театральный институт, а он только его окончил. Мы начали встречаться, все развивалось стремительно.
— И вы привязались?
— Да. Невероятно привязалась. Более того, с тех пор прошло много лет, но я остаюсь такой же. Так он сумел влюбить меня в себя. Он окружил меня заботой и вниманием.
— А он понимал, что привязывает вас к себе?
— Думаю, нет. Мы общались четыре месяца. И эти месяцы были так наполнены любовью, что хватило бы на всю жизнь. Но в один прекрасный день он пропал.
— Он что-нибудь перед этим сказал?
— Ничего. Я его встретила в институте. Ему понравилась другая женщина — педагог. Я спросила: «Ты больше не любишь меня?» — он сказал: «Да, я больше тебя не люблю». Мне было семнадцать, и я впервые услышала эти страшные для меня слова.
— Мне кажется, в любом возрасте страшно слышать такие слова.
— Да, и я с семнадцати лет усвоила, что каждый человек может в любой момент пропасть — потому что он тебя разлюбил. Прошли годы, я это пережила... Но переживала долго, он часто появлялся перед моими глазами с этой женщиной. Это было болезненно, очень. Потом я вышла замуж, родила сына, развелась, были романы, которые меня чему-то учили... чему-то учила я...
— А чувства к тому человеку оставались?
— Наверное, нет, скорее, оставался какой-то комплекс. Если какой-нибудь другой человек, с которым у меня были отношения, не перезванивал через пятнадцать минут, я начинала думать: «Ой, наверное, он пропал». Мозгами я понимала, что он просто не может позвонить. Но в сердце происходило другое... С годами я научилась не реагировать так, но эти слова —
«Я больше тебя не люблю»
— многое мне в жизни подпортили. А потом он появился — через семнадцать лет. Он уже жил за границей, воспитывал троих детей. Приехал в Москву, увидел афишу со мной, нашел телефон, позвонил и спросил, не захочу ли я встретиться. По-сериальному получилось...
— А вы хотели с ним встретиться?
— Не знаю. Наверное. Я уже работала в театре, играла в антрепризах, зарабатывала деньги сама. Я была уверена в себе и не нуждалась в том, чтобы меня какой-то мужчина обеспечивал. Я была сама себе хозяйкой и понимала, что я красивая, прекрасная, сексуальная женщина. Когда я к нему ехала, у меня в голове крутилась одна фраза: «Онегин, я тогда моложе, я лучше, кажется, была, и я любила вас; и что же?» Я хотела сказать ему: «Ну давай посмотри, что ты потерял». А потом я его увидела... Он сказал: «Я только сейчас понял, что я любил тебя всю жизнь».
— А вам не хотелось ему сказать: «А я тебя больше не люблю»?
— А я так и сделала. Мы провели вместе незабываемый уикенд. После я уехала, практически села уже в машину, а он прибежал за мной. Он дергал ручку двери. А я сказала: «Ну пока. Давай-давай...» (Жестом показывает: «не мешайся тут».) Он мне потом сказал: «Я понял, что ты уезжаешь навсегда». А я действительно уезжала навсегда.
— А на самом деле?
— На самом деле. Я не знала, что из этого может выйти. Человек меня уже один раз предал. Но через десять дней он уже поехал разводиться, а я была никому ничем не обязана. И началась новая, европейская часть моей жизни.
— И эта любовь — вся израненная — вернулась?
— Любовь? «Я не понимаю любовь... я никогда и не знала, что за любовь...» (цитата из «Ревизора» Н.В.Гоголя. — Прим. ред.). В разные периоды жизни я понимала любовь по-разному. У меня были и романы, и увлечения, я должна жить на эмоциях, для меня это важно, тогда я творю и хорошо выгляжу и не боюсь ни старости, ни болезней, тогда я играю по-другому и радуюсь по-другому. Но в жизни бывали разные моменты — где-то страсть, а где-то мучительная неразделенность. Как я понимала любовь по отношению к этому мужчине? Я приезжала, как солнце для него, он за мной ухаживал, я проводила с ним неделю и уезжала репетировать, играть в счастливом состоянии. Но как-то я поймала себя на мысли, что совершенно не заботилась о нем, не старалась ему помогать. Это любовь? Мне казалось, ну живет он себе и живет, нам же вроде вместе хорошо. Я не сильно за него переживала. Это любовь?
— Но он же сам породил такую любовь.
— Вот. Да. Сейчас я понимаю, что любить человека — это во всем ему помогать, пытаться сделать его лучше. Я никогда не строила домов, не покупала квартир, я все время думала о творчестве. Но... кажется, я выгляжу сейчас такой эгоисткой?
— Совсем нет. Наверное, только так и могло быть в случае чувства, которое пришло все такое чистое и доверчивое, а ему свернули крылья. Оно потом может вернуться, но уже будет бояться расправлять крылья — вдруг их опять свернут?
— Не знаю. Он — мой родной человек. Он у меня есть, и поэтому мне не страшно. Очень многие женщины чувствуют себя одиноко, а я нет. Мы всегда на связи и знаем, что мы есть друг у друга.
— Когда вы стали ездить к мужу в Европу, ваши заработки снизились?
— Нет. Я тогда снималась в сериале «Обручальное кольцо», он два с половиной года шел. Снималась в блоке эпизодов и на неделю летела к мужу, или муж прилетал сюда. Еще я снималась в программе «Слава Богу, ты пришел!», и у меня было пять антреприз. Там четкий график, все расписано. Как раз в тот момент, когда сложилось мое замужество, было очень много работы. И он не сказал мне, что я должна сидеть рядом с ним, он уважительно относится к моей профессии потому, что сам по первому образованию актер. И он — уже давно европейский человек — очень хорошо умеет считать деньги.
— А вы платите, как в Европе, пополам?
— Конечно. Например, у нас огромная гостиная, и мы покупаем для нее мебель,
один диван покупает он, второй — я.
— Правда?!
— Ну да. Но основную часть расходов он берет на себя. К моему приезду всегда заполнен холодильник. Но если я хочу купить себе брендовую сумку, он говорит: «У меня сейчас нет денег на сумку, но если у тебя есть свои, покупай». Я иду и покупаю. Он не говорит: «Не покупай сумку, купи посудомоечную машину». Мои заработки — это мои заработки.
— С одной стороны, то, что вы описываете, — финансово грамотно. Но, с другой, это как-то не вяжется с нашим менталитетом — жена платит за себя сама.
— У меня тоже возникали такие мысли. Но часто ли мужчины дарят машины?
— А он дарил?
— Да.
— А у него там есть своя машина?
— Еще две. Но у меня тут, в Москве, тоже есть машина. Я купила машину в кредит, и он помогал мне его выплачивать. Я, конечно, быстро заработала на нее. Уехала на полгода в Геленджик, снималась там и через два месяца закрыла кредит, выкупив свою машину.
Я хорошо отношусь к кредитам.
Весь мир так живет. Я понимаю, что по деньгам это невыгодная история — брать кредит. Но я ездила на этой машине, получала удовольствие. Ну да, чуть за это переплатила.
— Правду говорят, что съемки в рекламе мешают потом съемкам на федеральных каналах?
— Нет, наоборот. Сама я очень давно не снималась в рекламе, но знаю примеры, когда актеров замечали именно через рекламу. Единственный момент, когда ты рекламируешь мороженое, должно быть важно не само мороженое, а то, что именно ты его ешь.
— В Европе и у нас сильно различается отношение к деньгам?
— Может быть, сейчас я скажу не очень корректно, но... есть какая-то психологическая свобода в том, что каждый сам себе зарабатывает. Это только у российских женщин — он мой мужик, он должен меня одевать и обувать. Да, конечно, приятно, когда тебе дарят машину или сумочку, но чем дороже мужчина делает подарок, тем больше он это делает для себя — себе доказывает: «Я могу свою женщину так круто содержать, это я подарил ей сумку за две тысячи». А мог бы взять и подарить, например, режиссерские курсы...
— А если он не хочет режиссерские курсы, а хочет подарить сумочку?
— Но если ты любишь, то хочешь, чтобы она стала лучше. Но когда ты живешь, зная свой бюджет, ты свободна, и у тебя не портится настроение от того, что он не подарил тебе чего-то, чего-то не купил.
— Некомфортно жить с такими обидами...
— «Вон Марфе Ивановне муж «мерседес» подарил!» А еще неизвестно, какими последними словами он эту Марфу про себя называет и сколько раз ей изменил. Российские женщины привыкли к тому, что мужчина должен их содержать.
— У вас были периоды, когда совсем не было работы?
— Были периоды, когда я не могла заработать, но я никогда не чувствовала себя незащищенной. У меня довольно состоятельные бабушка с дедушкой. Мой дедушка был генералом, и у меня всегда были хорошая еда и одежда. В детстве я жила в Индии, мой дедушка — военный атташе. С детства у меня были золотые серьги, я одевалась в «Березке». В конце восьмидесятых у нас были сложные времена, и мы тогда сдавали квартиру, то есть какой-то тыл всегда был.
— У вас отдельный от мужа бюджет. Вы его прописываете по пунктам?
— Никогда. Я вообще вести бюджет не умею. Я не умею копить. Муж — да. Я — нет. Я могу пойти и купить то, что хочу. Единственный пункт моего бюджета — сын. Я довольно долго растила его одна.
У меня был отдельный бюджет на ребенка
— сумма, которая должна была остаться на него однозначно. Более того, я никогда никому не позволяла содержать моего сына, даже мужу.
— Почему?
— Потому каждый человек в любой момент может сказать: «Я тебя больше не люблю». Тем более тот же человек, который уже говорил эти слова.
— А может ли такой рациональный человек испытывать любовь?
— Говорит, что любит. Но... смотря с чем сравнивать. Есть миллион мужчин, которые готовы завалить женщину подарками, но детей от нее не хотят. А мой муж не готов был заваливать меня дорогими подарками, но всегда хотел, чтобы я родила.
— А вы не захотели?
— Почему? ...Нет, я была беременна. Но этому ребенку не суждено было родиться.
— А боролись ли в вас когда-нибудь чувства — материнские и женские, не хотелось ли вам потратить на себя деньги из бюджета на сына?
— Я и так никогда себе ни в чем не отказывала. Более того, сыну я отказывала иногда, а себе нет. Да, можете смотреть на меня с удивлением. Мне казалось, что так я его воспитываю. Я считала, он должен понимать, что недостаточно указать на что-то пальцем, чтобы ему это купили. Меня в детстве — притом что у нас были большие возможности — тоже никогда не баловали. Сын получал машинку раз в две недели. Но однажды я привезла ему целый мешок машинок. Боря (муж Дарьи. — Прим. ред.) купил этот мешок. Я высыпала машинки на стол, и сын посмотрел на них с удивлением: «Это все мое?» Когда я вернулась из декрета и получала зарплату только в театре, у меня была почасовая няня, и я платила ей доллар в час.
— Зарплаты не хватало?
— Мама сдавала квартиру и давала мне достаточно денег. Она жила с моим братом (актером Владимиром Фекленко, известным широкой аудитории по роли Коли Тарасова в сериале «Глухарь». — Прим. ред.) и своим мужем. А я жила с Ваней.
— Без помощи родителей вы бы справились?
— А какой смысл задумываться об этом? Другой вопрос — да, я, наверное, жила бы по-другому. У меня мама — актриса Театра сатиры. Маленькой я в прямом смысле этого слова сидела на коленях у Андрея Александровича Миронова. Я закончила институт и попала в Театр Моссовета на две главные роли. Я не брала никаких эверестов, но мне предложили все, я даже могла спеть Марию Магдалину в мюзикле «Иисус Христос — суперзвезда», но оказалась беременной. Когда Ване было шесть лет — а у меня все от Вани считается, — началась волна антреприз. Меня пригласили в антрепризный спектакль «Ведьмы» с Сергеем Безруковым. Только что вышла «Бригада», и он был на пике. Вдобавок работала на телевидении.
— Вы деньги копили?
— Нет, никогда. Никогда ничего не копила. А на что копить? Можно себе купить одну антикварную чашку и пить из нее чай в свое удовольствие.
— А ваш муж по-другому бы распорядился этими деньгами...
— Мне ничего не надо, и я даже не буду на это время тратить. Я лучше почитаю, посмотрю кино или поболтаю с подругами, с сыном проведу время. Я ненавижу таскаться по магазинам. У меня всего несколько брендовых вещей, например, эта сумка.
— У вас очень вместительная эта сумка (показываю на сумку, это одна из брендовых).
— Это очень правильная сумка — она грамотно сделана, у меня не болит от нее плечо, сколько бы я в нее ни положила, она не мнется. Но для меня гораздо важнее поехать в путешествие, например. И еще мне хотелось бы иметь деньги на то, чтобы снять полный метр самой, а не ходить с протянутой рукой.
— Знаете, что у наших читателей вызывает наибольшее удивление? Люди, получая большие гонорары, не приобретают на них чего-то основательного.
— А что такое большие гонорары? Дело в том, что большие гонорары у Машкова и Евгения Миронова. У меня такие гонорары, каких хватает на то, чтобы жить, но не хватает, чтобы покупать дома. Судьба по-разному складывается — вот приехал Володя Машков из Новосибирска... Когда люди приезжают в Москву, у них другие потребности — потребности выжить. А мне не надо было выживать, и я никогда не знала чувства голода.
— И это отсутствие нужды вас не толкало и не подгоняло добиваться?
— Если у меня и были какие-то желания, то связаны они были исключительно с творчеством. Мне хотелось, чтобы во мне признавали творческую единицу.
— Вы помните что чувствовали, когда ваш муж сказал: «Я тебя больше не люблю»?
— Да, конечно. Сначала я не поверила, что это происходит со мной. Я всегда боялась смерти, но тут я хотела умереть.
— А идти учиться, когда уже есть серьезная профессия, — финансово грамотно?
— В моем случае я просто устала ждать, устала быть не утвержденной на роль. Время идет, я меняюсь. Я не сыграла в «Бригаде», я не прославилась в одночасье. Меня зовут в антрепризы, но я все равно не «паровоз». Может, если бы я не попала в «Обручальное кольцо» и не снималась там два с половиной года, я бы землю носом рыла, искала что-то. Я выбрала финансовую свободу, и теперь
мне интересно вложить деньги
в то, чтобы стать режиссером.
Бог даст, я буду снимать. А одна моя подруга, Катя Семенова (актриса 1971 г.р., известна по роли Веры в сериале «Две судьбы». — Прим. ред.), успешная актриса, пошла учиться на продюсера. Другая — на дизайнера интерьеров. В этом возрасте жизнь только начинается, я это точно знаю — я про это кино сняла. Дети уже выросли, а родители еще, слава богу, хорошо себя чувствуют. Ты сейчас можешь принадлежать себе. Я, например, еще беру уроки вокала.
— Вы уже перестали формировать бюджет для ребенка?
— Конечно. Теперь я у него пытаюсь что-нибудь «отжать»! (Смеется.) Он и сам мне делает дорогие подарки. В какой-то момент я перестала относиться к нему как к ребенку, а начала относиться как ко взрослому человеку, перестала жить его жизнью (сын Дарьи — продюсер Иван Шенталинский-Фекленко, 1994 г.р. —Прим. ред.).
— Мы так часто говорим о стереотипах женских судеб — вышла замуж и всего ждет от мужа или одинока, всего добилась сама, но утратила женственность. А можно ли говорить по аналогии о мужской судьбе?
— Думаю, да. Мне кажется, мужская судьба во многом зависит от профессии. С близкого расстояния я наблюдаю судьбу актеров. У меня папа — актер, он был звездой, потом случилось одно-другое-третье, и он не снимался в кино уже двадцать пять лет. Сейчас начал — с моей помощью. Но самыми несчастными я считаю богатых мужчин.
— Почему?
— Они несвободны, и они должны всегда держать марку. Своих жен в какой-то момент они уже перестают любить, просто живут с ними. Может быть, это и правильно? ...Но приехать в Москву из очень большой нищеты и здесь расправить крылья — тоже судьба. Наверное, об этом интересно снять кино...
— Вы говорили, что в детстве сидели на коленях у Андрея Миронова. Он как-то повлиял на вас в профессии?
— Так случилось, что близкое знакомство с ним определило мой выбор профессии. В год его смерти я не поступила в институт и приехала к маме на гастроли. Те самые гастроли, во время которых сначала скончался Анатолий Дмитриевич Папанов, а потом и Андрей Александрович Миронов. Раньше театры выезжали на длинные гастроли — месяц труппа Театра сатиры проводила в Вильнюсе и месяц в Риге. У Папанова было несколько свободных дней, и он полетел в Москву озвучивать фильм «Холодное лето пятьдесят третьего...» и уже не вернулся. Для театра это стало колоссальной утратой. Был переезд из Вильнюса в Ригу, там должны были играть на двух площадках: на одной Папанов, на другой — Миронов. И когда Папанов умер, на второй площадке стали давать творческие вечера Андрея Александровича. А он уже тогда был очень нездоров. Он играл свой творческий вечер, а на следующий день играл спектакль, потом снова творческий вечер и снова спектакль...
— А как же он играл?
— Играл. И болел. Было сложно. Я помню момент — мы стояли за кулисами, и он должен был выходить на сцену, у него был сольный концерт. Он стоял вот так (поднимает руки к вискам): «Тс-с-с... Как голова болит». И сразу же с улыбкой вышел на сцену.
— Ради чего?
— А нас так учили: актер может не выйти на сцену, только когда он умер. Такая актерская закалка. Я все детство провела за кулисами театра, и я видела, как актриса, у которой утром умер муж, вечером играет спектакль.
— И играет иначе?
— Играет лучше. Мы не можем игнорировать, когда люди в зале пьют воду, открывают банки с напитками и у кого-то звонит телефон. Мой брат во время спектакля прервал игру и обратился к зрителю: «Я долго шел к этой роли, четыре года учился в Щукинском училище и сейчас стою перед вами на сцене, дайте мне, пожалуйста, доиграть». Раньше зрители приносили в театр сменную обувь. Это взаимный процесс — надо уважать артиста, и артист будет уважать зрителя. Андрей Миронов умер на сцене. И тогда я поняла, какой это труд колоссальный, какая должна быть концентрация и сила. Он показал, что такое не щадить себя, что такое наша профессия, в которой все по-настоящему: ты плачешь на сцене по-настоящему, ты чувствуешь — по-настоящему. Только водка искусственная — вместо нее вода.
автор: Марина Ахмедова
специально для рубрики «Звездные истории»
фото: Митя Горевой
