ЮЛИЯ АУГ: «Ипотека создала перспективу»
Юлия Ауг — одна из наиболее востребованных актрис российского кинематографа (более 80 работ в кино, среди которых и Елизавета Петровна в сериале «Екатерина», и Инга Южина в фильме «Ученик», и Татьяна в сериале «Соседи», и другая Татьяна — в фильме «Лето»), признанная профессиональным сообществом актриса (приз за лучшую женскую роль фестиваля «Кинотавр», ТЭФИ, «Ника»), — вообще-то режиссер, но на пути к успеху в режиссуре она пережила финансовый кризис — непосильный кредит, обернувшийся потерей дома, потерей мужа. Почему отсутствие жилья разрушает личность и о чем мечтает Юлия теперь — когда обрела собственный дом и вернулась в кино после полугодовой перезагрузки, — в эксклюзивном интервью специально для рубрики «Звездные истории».
— После нашего с тобой первого интервью («Как поклонники погасили кредиты потерявшей дом и мужа актрисы Юлии Ауг» на портале Сравни.Ру. — Прим. ред.), вышедшего пару лет назад, огромное количество читательниц стали тебе писать, и ты мне тогда сказала: «Наташа, надо с этим что-то делать». И вот в результате у нас появилась рубрика «Звездные истории». А о чем тебе писали люди, чем просили помочь?
— Да, мне начали задавать вопросы, огромное количество вопросов. Писали в основном женщины, они хотели и психологической поддержки, и конкретных советов. Оказалось, что это такая больная история — многие теряют единственную недвижимость из-за кредитов.
— В том интервью ты сказала: «Когда я выплачу кредит, стану самой счастливой». Сейчас все старые кредиты выплачены, мы сидим на диване в твоем собственном уютном доме, рядом бегают собаки... Ты счастлива?
— Конечно, мы сейчас находимся в счастливом моменте жизни. Даже не просто в счастливом — самочувствие изменилось фундаментально. Я очень долго была бездомной, и это связано не только с той потерей дома, которая была в ноябре 2013-го, я была бездомной почти всегда.
— Почему?
— Жизнь так сложилась. После школы я уехала из Эстонии в Россию, и своего дома в России у меня не было очень долго: я все время жила в общежитиях и в съемных квартирах. Потом вышла замуж за Андрея Скулова, переехала из Питера в Москву, и у нас появилось свое жилье — сначала квартира Андрея, а потом и дом: в 2008-м мы продали его квартиру, добавили мой гонорар за «Варенье из сакуры» и купили дом. Но прожили в том доме всего пять лет.
— «Варенье из сакуры» — это твоя режиссерская работа?
— Да, и это для меня очень серьезный урок, который я до сих пор не смогла до конца прожить. Этот фильм я не начинала сама и не заканчивала сама. Я была вторым режиссером на этом проекте, а когда начали снимать, у режиссера случился конфликт с продюсерами — буквально несколько съемочных смен прошло, — и он ушел с проекта. Продюсеры мне предложили стать режиссером. К тому моменту я училась на Высших курсах сценаристов и режиссеров и как второй режиссер уже сделала много проектов. Это был период, когда я сама еще в кино не снималась...
— Как? Ты же в 1989 году снялась в главной роли в фильме «Похищение чародея»!
— Да, в 1989-м фильм вышел, а снимался он в 1988-м — мне на площадке 18 лет исполнилось. До 1991 года я действительно много снималась в кино.
— До кризиса?
— Да, и большинство этих фильмов не вышли в прокат вообще или вышли за границей, потому что это были совместные проекты. В 1991 году кинематограф, ставший наследником советского, закончился, а в новый российский кинематограф я почти не попала. Только в 2007 году я снялась в военной драме «Враги» (продюсер: Алексей Учитель, героиня: Наталья, главная роль. — Прим. ред.). Но вектор моих амбиций был другим,
я не собиралась сниматься в кино.
— Собиралась заниматься режиссурой?
— Да, я очень хотела снимать кино, ставить спектакли. Мне это казалось каким-то невероятным миром — миром, который хотелось создавать. Я работала вторым режиссером у Говорухина. Он, безусловно, мой мастер. На Высших курсах сценаристов и режиссеров я училась у Ираклия Михайловича Квирикадзе, на театральной режиссуре в ГИТИСе — у Иосифа Леонидовича Райхельгауза. Но мой мастер-практик, который дал мне возможность работать рядом с собой, учиться делать режиссерский сценарий, видеть картинку, — это Станислав Сергеевич Говорухин. Назову еще одного учителя — совершенно гениального оператора Юрия Клименко, который работал в том числе и в «Не хлебом единым» (2005 год, Юлия Ауг в роли Титовой. — Прим. ред.).
— Почему «Варенье из сакуры» начинала не ты, теперь понятно. Но почему не ты его закончила?
— Мы начали съемки в 2008 году, до кризиса. К августу 2008-го оставалось несколько съемочных смен, которые мы сделать не успели, потому что деньги закончились, а генеральный продюсер картины сбежал из страны. Новый продюсер через какое-то время решил доделать проект, но уже без меня. Его так и не досняли — смонтировали из того материала, который мы отсняли. Фильм вышел в 2010 году.
— Но зато вы с Андреем тогда купили дом?
— Да, до кризиса в 2008 году мы смогли купить дом, и целых пять лет я не была бездомной. А потом, с ноября 2013-го, снова стала бездомной. Это было очень тяжело, помимо того что муж разорился (итогом этого разорения стала потеря дома. — Прим. ред.), он заболел, умер, пришлось искать съемный дом. Я не могла снять квартиру — у меня три большие собаки. Это была такая страшная изматывающая жизнь, уничтожавшая личность. У меня, конечно, по-прежнему, оставалась мечта о своем доме, но я даже представить не могла, что смогу ее осуществить. Но случилось обстоятельство, которое заставило меня думать по-другому.
— Какое?
— Хозяйка старенького, но комфортного дома, который мы снимали, сказала, что больше не хочет сдавать дом, и попросила меня начать подыскивать себе новое жилье. Надо отдать ей должное — она предупредила месяцев за пять. Но узнав, что снова надо менять жилье, я ужасно расстроилась: помню, каким тяжелым был прошлый переезд, адски тяжелым. С нами уже не было Андрея, мы остались с Полиной вдвоем (Полина Ауг — актриса, дочь Юлии. — Прим. ред.). Я начала ездить, смотреть съемные дома. Но не находила ничего такого, куда хотелось бы переехать. Кроме того, люди впадали в шок, когда я сообщала им, что собираюсь переехать с тремя большими собаками.
— То есть ты не нашла дом для аренды и решила купить свой?
— Все сложилось одновременно. С одной стороны, дом было сложно снять. С другой стороны, я посчитала, сколько денег отдала за аренду съемного дома за пять лет: 5 лет умножаем на 12 месяцев, а полученную сумму — на стоимость ежемесячной аренды. Добавим к этому расходы на ремонт, которым все равно занимаешься, живя в чужом доме. Я в арендованном доме поменяла котел и водопровод, потому что дом, видимо, не был рассчитан на круглогодичное проживание и в первую же зиму там замерзла вода.
— И как ты решилась на ипотеку?
— Я поняла, что у меня есть некоторая сумма, которую я заработала. Плюс одолжили друзья, по собственной инициативе. Я начала искать дом в пределах получившейся суммы. А когда поняла, что дом, в который можно сразу приехать и жить, за эти деньги купить нельзя, подумала: «Может быть, имеет смысл взять ипотеку?» Буду отдавать почти ту же сумму в месяц, которую я отдавала за съемный дом, но буду отдавать уже за свое жилье.
— А не страшно было?
— Страшно бывает всегда.
— На какой срок ты взяла ипотеку, на 25 лет?
— Какое там 25! У меня нет столько времени. По мнению банковской системы, у меня впереди — всего 7 лет.
— Зная ту твою историю с первым домом, я и представить себе не могла, что ты решишься на ипотеку. Но ты решилась!
— Та моя история была значительно тяжелее. Потому что я ежемесячно отдавала деньги за аренду дома, а вдобавок три такие же суммы мне приходилось выплачивать по кредитам каждый месяц. А сейчас у меня никаких других кредитов нет. У меня только ежемесячный платеж на уровне стоимости аренды дома. То есть если бы я снимала дом, то я все равно должна была бы зарабатывать эти деньги каждый месяц. Но сейчас я их зарабатываю, чтобы оплатить свой собственный дом.
— Ты ощущаешь ипотечный дом как собственный или как принадлежащий банку?
—Я понимаю, что этот дом будем моим.
— И тебя не тревожит, что дом в залоге и банк в случае чего может его отобрать?
— Смотри, какая тут штука: если я снимаю чужой дом и я не могу за него заплатить...
— Ты сразу уходишь?
— Да. Но если это мой дом и я за него не могу заплатить, что тогда происходит?
— Видимо, не надо уходить сразу, и в запасе есть время на переговоры с банком...
— Можно даже попросить кредитные каникулы. Они увеличат сумму ежемесячного платежа в будущем, но это сохранит дом.
— То есть ты чувствуешь себя в большей безопасности с ипотекой, чем с арендой?
— Да. В съемном доме перспективы нет, а здесь — перспектива.
— Вижу, со времени первого нашего интервью уровень твоей финансовой грамотности вырос. А ты и договор с банком внимательно прочла, весь мелкий шрифт изучила?
— И я тоже читала договор, конечно. Но у меня теперь есть агент. Я теперь вообще ни одного финансового шага без агента не делаю. Она обслуживает мой счет ИП, платит налоги. И договор ипотеки она внимательно изучила. Вдобавок к этому я еще дополнительно привлекла специалистов.
— Ты стала счастливее, оттого что дом теперь твой, хоть и пока ипотечный?
— Есть такие вещи, которые сложно формулируются словами. Я безусловно стала счастливее после того, как купила дом, это правда. Но я не просто стала счастливее — это фундаментальное изменение отношения к жизни и мироощущения. Потому что еще года два назад я почти каждый день думала о том, что хочу умереть. Полина рассказывает, что когда мы садились в такси куда-то поехать, первое, что я говорила, было: «Ох, как же хочется умереть». Я реально себя не контролировала, это подсознание вырывалось наружу.
— Почему хотелось умереть?
— Умереть хотелось от того, что я понимала безысходность своего положения. Потому что быть бездомным в 20-25 и даже в 30 лет — одно, а быть бездомным в 40-45 — совсем другое.
Бездомность разрушает личность.
Я представляла: мне будет 60 лет, и я буду снимать жилье, потом мне будет 70, и я буду по-прежнему снимать жилье. А где я буду брать деньги на аренду? Я не хотела бы в старости чувствовать себя бездомной и беззащитной, поэтому мне не хотелось доживать до того возраста, мне вообще не хотелось жить.
— А теперь, когда вернулось желание жить, чего еще тебе хочется?
— Многолетняя борьба за выживание не закончилась, но она уже обрела смысл — этот дом теперь мой. Мне нужно много работать, чтобы выплатить ипотеку и отдать друзьям долги. Но у меня есть перспектива, а не просто задача заработать деньги на то, чтобы заплатить за чужое жилье. Многолетняя борьба за выживание уничтожает возвышенные мысли и стремления. В этот Новый год — встреченный в своем доме — я с горем пополам составила список своих желаний. Он очень смешной: установить генератор, починить крыльцо, отдать долги, закончить курсы электриков-сантехников-газовщиков...
— Зачем тебе эти курсы?
— Когда вечером 31 декабря сначала выключается электричество, а потом слетают все наладки в газовом котле и дом остывает, а вы всей семьей как раз собираетесь ехать в ЦДЛ встречать Новый год и не можете принять душ, потому что вода не греется, то тогда вы берете инструкцию по наладке котла и начинаете ее читать! Когда я закончу курсы, я буду понимать, как это все устроено, как это работает.
— Неужели это так увлекательно — разбираться в строении газового котла?
— Когда что-то ломается и я не могу понять что, меня это злит. И если я сама с этой проблемой разберусь, то меня это порадует.
— А все-таки, может быть, у тебя есть и какие-то высокие устремления?
— Одно единственное — я прошу у мироздания для себя роль, большую роль.
— Которая не про деньги, а про искусство?
— Да, про искусство. Бывают роли и бывают проекты, в которых ощущение, что тебя Бог за руку держит. Это притом что я атеист и в Бога не верю. Об этом можно долго говорить, пояснять, как это бывает — сходятся все условия: появляется именно тот режиссер, именно тот оператор, и все вы смотрите в одну сторону, мечтаете об одном, делаете одно дело — необходимое для всех... А можно все то же самое сказать короче и проще: «Когда Бог за руку держит». Я знаю, так бывает — у меня были такие роли и были такие проекты.
— Когда, например?
— Когда «Ученика» снимали. Четыре года назад.
— Проект, в котором «Бог за руку держит», — это твое единственное желание?
— Да, это тот мой единственный пункт — я прошу себе такую роль. А-а-а, нет, есть еще кое-что: я прошу о здоровье и жизни для одного близкого мне человека. Вот они — два моих высоких пункта. Все остальное про быт, про деньги, про какие-то очень простые вещи.
— Может, это нормально — иметь простые желания?
— В фейсбуке у меня есть друг, Миша Козырев... он не просит помощи у мироздания, он просто говорит о том, что еще он хотел бы успеть сделать в жизни. В его списке значатся такие вещи, как написать еще одну книгу, снять фильм, побывать на всех континентах... Вот это масштаб личности — мечты и желания определяют масштаб личности. А у меня масштаб личности вот такой (отмеряет руками малое пространство), а когда-то был во-о-от такой (отмеряет пространство побольше): когда-то я мечтала снять кино и рассказать в этом кино о том, как людей — даже самых прекрасных художников и актеров — уничтожает репрессивная сталинская система. Я, как и Миша, мечтала путешествовать, мечтала побывать на всех континентах, я мечтала поехать в Уругвай и Эквадор, хотела увидеть совсем другой мир, где качество света другое, где другая архитектура. Мне это казалось невероятно важным, и я не просто хотела туда поехать, я хотела это снимать, фотографировать, сделать об этом кино. У меня были какие-то мечты, которые обладают масштабом, но сейчас у меня их почти не осталось. Годы бездомности и борьбы за выживание уничтожили возвышенные мечты.
— Повторюсь... Может, это и есть настоящие желания?
— Конечно, это настоящие желания, только масштаб личности скукожился, как шагреневая кожа («Шагреневая кожа» — роман Оноре де Бальзака, посвящен проблеме столкновения человека и общества, в буквальном смысле — технология тиснения, которая используется при обработке кож с дефектами, при изготовлении обуви. — Прим. ред.).
— Может, у Миши Козырева уже есть генератор, поэтому ему хочется большего?
— Может быть, у Козырева есть и генератор, и квартира, а может быть, и нет — я не знаю. А может быть, его просто ничто не разрушило так, как меня.
— Получается, что когда был дом — в 2008 году, — ты хотела быть режиссером, а сейчас, когда снова появился дом, ты просишь у мироздания актерскую роль...
— Да, потому что мне как режиссеру не о чем сейчас говорить.
— И это последствия финансовых крахов?
— Не только. Это еще и последствия всего того, что происходит вокруг. У меня возникает ощущение, что все, что меня интересует, становится невостребованным в России.
— Страшновато?
— Я разучилась уже бояться, я просто понимаю, что те запросы, которые сейчас есть, — это совсем не то, о чем думаю я, о чем я бы хотела снять кино.
— А о чем бы ты хотела снять кино?
— У меня есть мечта —
снять фильм об актрисе Марии Лейко.
Она жила в Германии и снималась у Фридриха Мурнау (немецкий режиссер эпохи немого кино, один из крупнейших мастеров киноэкспрессионизма. — Прим. ред.). И когда к власти пришли фашисты, она поняла, что ей — латышке — скоро не будет места в кино. Она собиралась уехать в Латвию, но случилось событие, которое занесло ее в Москву. Дочь Марии Нора вышла замуж за советского дипломата грузинского происхождения и уехала в Тбилиси и во время родов там умерла. Мария поехала в Тбилиси, чтобы забрать внучку, но на обратном пути ненадолго задержалась в Москве. А в Москве работал латышский театр «Скатуве» («сцена» по-латышски. — Прим. ред.). Мария Лейко была звездой: пока Россия дружила с Германией, фильмы с ее участием часто показывали. Ей предложили остаться и играть главные роли. Обещали поставить специально для нее «Кукольный дом» Ибсена (пьеса о положении женщины в обществе, в 2001 году включена в список «Память мира» ЮНЕСКО. — Прим. ред.). Мария поняла, что сможет сыграть Нору — роль, о которой она мечтала всю жизнь. Мне как актрисе это очень понятно: у тебя есть роль мечты, ты приезжаешь из страны, где победил фашизм, в страну, которая идет к коммунизму... Тебя встречают с почестями, как настоящую звезду, предлагают роль мечты, и весь здравый смысл улетучивается. Потому что актер все равно живет ради ролей, о которых мечтает.
— Мария Лейко осталась в СССР, чтобы сыграть Нору?
— Да, она приняла это предложение в 1936 году, осталась в театре, начала репетировать... Ее историю можно долго рассказывать, но смысл в том, что в феврале 1938-го весь театр «Скатуве» был расстрелян на Бутовском полигоне.
— Думаешь, такую историю кто-то профинансирует?
— Потому я и говорю, что все мои мечты скукожились до простого желания установить генератор. Но это я о кино не мечтаю как режиссер, а в театре я продолжаю ставить спектакли.
— Ты много работаешь в кино как актриса, и надо платить ипотеку, и вот однажды — а я помню историю, ты писала о ней — тебе очень надолго задержали гонорар...
— На мой взгляд, вовремя выплаченные деньги — это в первую очередь проявления уважения. Я выполняю свою часть работы... не будем сейчас произносить громких слов о таланте, вдохновении, актерском азарте, желании сыграть — оставим все эти эфемерные вещи за скобками... Но нужно вовремя приехать на площадку, нужно выучить текст, знать сценарий, создать свой образ вместе с художниками по костюмам и гриму, репетировать с режиссером и работать 12 часов в день, а актерская съемочная смена — это именно 12 часов. Я беру на себя обязательства, и я их выполняю. Соответственно, продюсеры берут на себя обязательства выплатить мне деньги в установленные договором сроки. И меня просто поражает, когда одна сторона выполняет свою часть договора честно, а другая — нет. Это поражает, это удивляет, это бесит, расстраивает, потому что деньги — необходимая часть нашей жизни. Начиная с того, что они просто нужны на еду, на одежду, и заканчивая элементарным походом к врачу. Так вот, когда тебе не платят деньги, ты всех этих возможностей лишаешься. И вот тут мы освободим от скобок наш талант, азарт, способности, желание сыграть круто, желание сыграть лучше всех... И ты требуешь заплатить деньги за работу, сделанную с удовольствием.
— Появляется стеснение, стыдно просить?
— Да, ты вроде уже получил от работы определенную отдачу в виде удовольствия. Тебе было кайфово работать. Ты выложился по полной. И в этот самый момент тебе не платят, а ты думаешь: «Как я могу настаивать на своем, когда мне вроде бы что-то уже дали, я вроде удовольствие уже получила...»
— И что же делать? Попросить помощи у человека, который удовольствия не получал?
— Хорошо, что есть агенты, которые могут за тебя бороться. А если агента нет, очень здорово, когда друзья предлагают помощь в отстаивании твоих интересов. Иногда человеку действительно сложно самому за себя постоять, но иногда приходится и самому. Смотри, у агента есть законные пути давления: нужно подать досудебную претензию, потом, если она не исполняется, подать иск в суд, начнется разбирательство... В итоге деньги вернут, но это может растянуться на годы, это такой долгий путь. А можно использовать свой авторитет — и вот тут я не стесняюсь его использовать, потому что многие продюсеры любят задерживать деньги, но очень не любят, когда им об этом говорят. И если им дать понять, что ты готов об этом говорить, деньги выплатят, но с другой стороны, будут ли еще раз с тобой работать — это вопрос.
— А читателям ты что посоветуешь: молчать из страха, что не будут больше работать, или бороться за себя?
— Обязательно бороться. Я часто думаю о том, что нам очень не хватает актерского профсоюза. Например, у операторов и осветителей есть профсоюз в кино, и это абсолютно четко работающая система. Попробуй не заплатить ребятам, даже техническим работникам, из этих цехов. У них есть рубильник, и если им не платят, они реально выключают свет, и все. Это единственные цеха в кинопроизводстве, с которыми считаются, разговаривают, договариваются. И самое главное — нет среди них штрейкбрехеров («ломающий стачку», нем. — Прим. ред.). Мужики.
— Почему бы тогда не организовать актерский профсоюз?
— Актеры боятся потерять работу и предпочитают договариваться лично.
— И вот мы подошли к тому, как изменились твои взгляды на мир финансовой грамотности с тех пор, как появилась ипотека...
— Как я стала обращаться с деньгами? Смотри. Есть такие проекты, которые растягиваются на долгий срок, а съемочных дней в них немного, и денег немного от них приходит — эти проекты поддерживают насущные нужды в течение месяца. Есть, конечно, всякие непредвиденные обстоятельства, но в целом я знаю, сколько у меня уходит на еду, транспорт, оплату ипотеки. Если же приходит довольно большая сумма гонорара — бывают проекты, которые снимаются быстро и за них платят таким аккордом в финале, — и с этими деньгами я поступаю так: закидываю их на счет, с которого списывается ипотека, и там образуется запас на несколько месяцев. И если у меня за эти несколько месяцев появляется еще проект, тогда я обращаюсь в банк и прошу сделать списание этих денег целиком, и тело кредита уменьшается. А если никакого такого крупного проекта нет, значит, у меня там лежат деньги, которых хватит на выплату кредита на несколько месяцев вперед. Еще я отдаю долг друзьям. А все остальное планирую целевым образом: вот эти деньги я оставляю, чтобы положить плитку на террасе, эти — чтобы сделать ремонт газгольдера, а эти — чтобы починить крыльцо...
— А как ты эти деньги оставляешь: в таблице записываешь или физически прямо раскладываешь в конвертики?
— Физически раскладываю в конвертики, у меня есть такая коробочка, в которой лежат деньги. Иногда я покупаю евро, и они там лежат.
— Но почему евро, а не доллары?
— Просто я периодически живу в стране, в которой в ходу евро, а не доллары.
Зачем мне доллары?
Я не живу в Америке, извините!
Я живу в России и немного в Эстонии, поэтому мне нужны рубли и евро. Иногда физически приходит гонорар в евро — я снималась в эстонском фильме, ставила в Эстонии спектакль. А еще у меня есть мечта: сделать обследование в немецкой клинике, полный чекап.
— О! У тебя есть целевые сбережения на медицину?
— И они в евро.
— А какие-то мелкие радости ты себе стала позволять?
— Да, я перешла на косметику более высокого качества.
— А это уже инвестиции! Ты же должна быть красивая в кадре...
— У меня такой интересный период сейчас — не знаю, чем это закончится, — завершилась перезагрузка. В январе был последний съемочный день, а я потом ушла в театральную режиссуру. И вот только вернулась.
— Как же ипотечный период творчества?
— Я на полгода закинула деньги на кредит, отдала часть долгов друзьям, оставила немного просто на жизнь и ушла на полгода ставить спектакли. Это перезагрузка, это совсем другой вид деятельности, совсем другой способ общения, совсем другие задачи, другая работа.
— А в чем разница?
— Когда ты актриса, очень многое за тебя решают другие, у тебя очень небольшая зона ответственности. В нее, конечно, входит и внешний вид, и внутренние задачи. А когда ты режиссер — ты отвечаешь за весь процесс, — нужно выстроить общение и с художественными руководителями, и с директорами, нужно привлечь художников, композиторов, специалистов по видеотехнике (у меня оба спектакля с видеопроекциями и даже частично с фильмами, специально снятыми для этих спектаклей).
— У тебя за последние 10 лет впервые такое?
— В 2014 году была подобная история, тогда я за три месяца поставила два спектакля.
— После «Екатерины»?
— Да, после «Екатерины» и «Верю не верю», эти сериалы шли вплотную, один за другим. В 2014 году было очень много работы, однажды за месяц — 30 дней — у меня было 56 съемочных смен. Это работа — днем и ночью, днем и ночью. Параллельно с этим я выпускала спектакль «(М)Ученик» в «Гоголь-центре» и снимала клипы. Это, конечно, очень тяжело, но очень круто. И после этого я тоже ушла в перезагрузку. В октябре у меня все закончилось, и в ноябре я поехала в Красноярск ставить спектакль, а потом в Тобольск.
— Это как ретрит, когда люди специально в лес голодать ездят?
— Вот я специально уехала голодать в театральную режиссуру. (Смеется.) Нет, это действительно необходимо было. Есть такой симптом, который подсказывает, что пора делать перезагрузку: когда тебя не утверждают на роль не потому, что ты не подходишь, а потому, что это слишком очевидно твоя роль. Меня в прошлом году пять раз не утвердили именно с такой формулировкой. Нужно делать шаг в сторону, но это очень опасно, страшно... потому что ты можешь обратно не впрыгнуть. Мне очень было страшно, но по-другому нельзя — играть роли в том диапазоне, в котором мне их сейчас предлагают, я больше не хочу.
— По итогам перезагрузки ты вернулась в киноактрисы?
— Да, я хотела бы сейчас масштабную роль, от работы над которой создается ощущение, что Бог за руку держит. И я продолжаю отдавать долги, в том числе ментальные. Перезагрузка — это как прыжок в пустоту с пустыми руками. Прошло полгода, и я вернулась с положительными изменениями. Невозможно все время отдавать, ты должен генерировать, а занимаясь режиссурой, ты генерируешь, потому что создаешь миры.
автор: Наталья Грановская
фото: Антон Белицкий
специально для рубрики «Звездные истории»
